Принцесса Лягушка - Страница 10

Когда в институте объявили конкурс на очередную тайм–командировку, я ничего ему не сказала, как и родителям. Во–первых, был очень небольшой шанс попасть, во–вторых, вся остальная жизнь ушла бы на переговоры и объяснения.

А если что–то надо объяснять,

То ничего не надо объяснять.

А если всё же стоит объяснить,

То ничего не стоит объяснить.

Целый месяц льет дождь. В моем домике сыро и холодно. Конечно, я включаю обогреватели на обоих этажах, — глупые металлические ящики, о которые все время бьешь коленки, но большого уюта не получается. Мой пациент господин Рабинович предлагает смастерить камин. Оказалось, он не вышивает на шелке, а вырезает по дереву. И еще строит камины, совершенно настоящие, которые топят углем. Но как можно что–то строить в съемном доме?

Кстати, мы с ним подружились. Оказалось, господин Элиэзер арендует точно такой же домик на соседней улице. И тоже совсем новый. Местные жители сначала загорелись покупкой красивых коттеджей, но быстро разочаровались, — для молодой семьи этот дом слишком мал, а пожилым не подходит высокая лестница. На моей улице уже давно висят два объявления о продаже.

Конечно, зимой больных прибавилось — эпидемия гриппа, ангины, бронхиты. И болезни сердца не терпят холода, и гипертонии обострились. Какой–то снежный ком, а не работа. Зато выявлены три новых диабетика на совсем ранней стадии, есть надежда остановить болезнь. И поправляется женщина с опухолью кишечника. Та самая, с мужем, любителем интернета.

А бывают и совсем легкие случаи — просят справки в спортзал или для обучения вождению. Русская девочка Женька принесла заполнить бланк для поступления в университет. Она живет совсем одна, снимает комнату–студию в подвале большой виллы. Оказывается, она сирота, привезена в местный интернат по какой–то программе для подростков, отслужила армию, теперь работает в булочной и собирается учиться. А я почти с рождения имею прекрасных талантливых родителей и еще огорчаюсь! И скучаю по Кайлу, хотя сама решила уехать. Зато Женька недавно попросила выписать рецепт на контрацептивы. Жизнь продолжается!

Очередная Расмия плавно входит в кабинет. Нет, на этот раз Латифа! Круглое лукавое лицо, длинное широкое платье, обязательные два платка. Она лет на десять моложе мой мамы, но выглядит как ее бабушка из–за глупой одежды и большого обвисшего живота. Кажется, у нее шестеро детей. Или восемь? Помню, что четное число, и что все женаты кроме младшего сына. Интересно, как бы она отнеслась к Центру Материнства?

— Вот анализы, — вежливо улыбается Латифа и садится на краешек стула.

Эта Латифа вызывает во мне искреннее восхищение. В отличие от всех остальных Расмий и Латиф она не ходит за мужем как тень, а бодро держит в руках все семейство, включая невесток и более двух десятков внуков. Все они послушно сдают анализы, вовремя делают прививки и принимают витамины, которые я назначаю из–за наследственной анемии. Вот и сейчас она явилась с анализами мужа, потому что сам он не тратит время на такие пустяки, как посещение врача.

Анализы средние, — много жиров и мало витаминов, много еды и мало движения, и так понятно. Но грубых нарушений, кажется, нет… О! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!

Что за дикость присылать жену к врачу, а не приходить самому! Может быть, я бы заметила раньше…

Латифа смотрит внимательно, улыбка как маска сползает с круглого лица.

— Да, — говорю я, — есть один плохой анализ. Нужно срочно обратиться к урологу, я сейчас выпишу направление.

— Не рак? — выдыхает она шепотом.

— Похоже. Похоже, что рак. Анализ показывает, но нужно все проверить.

— Она молчит. Просто сидит и молчит.

— Это не очень тяжелый рак! Можно бороться, я тебе обещаю! Только ты должна мне помогать, понимаешь? Можно бороться и полностью выздороветь.

Я еще что–то говорю, такое же глупое и неубедительное. Маркер в пять раз выше нормы, наверное, уже есть метастазы.

— Сына собираемся женить, — говорит Латифа. — На сколько отложить?

— На полгода. Дай мне полгода, договорились?

Она опять молчит, аккуратно складывает направление, анализы, карточки.

Как страшно и тяжело работать, какая безнадежная отсталость и тоска. Если бы не метастазы, эту опухоль легко можно убрать. В конце концов, биотерапия это даже не облучение, не такой уж однозначный риск для врача.

— Лина, что?! — я с ужасом смотрю в белое мертвое лицо, — что случилось?!!

Лина пытается ответить, но серые губы дрожат и не складываются в слова.

— Кровотечение? Боли? Инфекция?!

— Предлагают прервать, — хрипло выдавливает она. — Мальчик больной. Синдром Дауна.

— А девочка?!

— Девочка нормальная. Но говорят, что если убирать один плод, то второй в этом сроке вряд ли удастся сохранить.

Синдром Дауна. Какая жестокая ошибка природы. Мамина Нобелевская премия опоздала на много лет. Нет, все равно, коррекция возможна только до беременности.

Бедный–бедный мальчик… Но девочка–то совершенно нормальная! Я вдруг отчетливо представляю эту девочку, курносую озорницу в кудряшках и почему–то с рыжими веснушками, как у моей мамы. Вот она копает песок круглым совочком, высунув язык от усердия, мелкие капельки собрались над пухлой губой, вот бежит в школу, таща за собой веселый красный ранец на колесиках, мелькают стройные ножки с ободранными коленками, вот бежит на свидание — нежная юная грудь, тонкие запястья, как у Лины, шапка золотых кудрей…

— Это невозможно, — выдавливаю я, — девочка должна жить.

— Говорят, у мальчика очень много дефектов, будет совсем дебильный и больной…